Неточные совпадения
Еще в феврале он получил письмо от Марьи Николаевны о том, что здоровье брата Николая становится хуже, но что он не хочет лечиться, и вследствие этого письма Левин ездил в Москву
к брату и успел уговорить его посоветоваться с
доктором и
ехать на воды за границу.
И
доктор пред княгиней, как пред исключительно умною женщиной, научно определил положение княжны и заключил наставлением о том, как пить те воды, которые были не нужны. На вопрос,
ехать ли за границу,
доктор углубился в размышления, как бы разрешая трудный вопрос. Решение наконец было изложено:
ехать и не верить шарлатанам, а во всем обращаться
к нему.
Узнав, что
доктор еще не вставал, Левин из разных планов, представлявшихся ему, остановился на следующем: Кузьме
ехать с запиской
к другому
доктору, а самому
ехать в аптеку за опиумом, а если, когда он вернется,
доктор еще не встанет, то, подкупив лакея или насильно, если тот не согласится, будить
доктора во что бы то ни стало.
— Ну, и поезжайте, — разрешил
доктор. — А Лиза
поехала к губернатору. Упряма, как… коза. Как верблюд… да!
Доктор старался не смотреть на Нила Андреича, а если смотрел, то так же, как и лакеи, «любопытно». Он торопился, и когда Тычков предложил ему позавтракать, он сказал, что зван на «фриштик»
к Бережковой, у которой будет и его превосходительство, и все, и что он видел, как архиерей прямо из собора уже
поехал к ней, и потому спешит… И уехал, прописав Нилу Андреичу диету и покой.
Новостей много, слушай только… Поздравь меня: геморрой наконец у меня открылся! Мы с
доктором так обрадовались, что бросились друг другу в объятия и чуть не зарыдали оба. Понимаешь ли ты важность этого исхода? на воды не надо
ехать! Пояснице легче, а
к животу я прикладываю холодные компрессы; у меня, ведь ты знаешь — pletora abdominalis…» [полнокровие в системе воротной вены (лат.).]
Голландский
доктор настаивал, чтоб мы непременно посетили его на другой день, и объявил, что сам
поедет проводить нас миль за десять и завезет в гости
к приятелю своему, фермеру.
Это предложение
доктора обрадовало Бахарева, как ребенка, которому после долгой ненастной погоды позволили наконец выйти на улицу. С нетерпением всех больных, засидевшихся в четырех стенах, он воспользовался случаем и сейчас же решил
ехать к Ляховскому, у которого не был очень давно.
— Во-первых, вы не должны мне говорить «вы», будущая посаженая мать, — ответил
доктор, крепко притягивая
к себе сваху за талию, — они
ехали в одних санях, — а во-вторых, я хочу мадеры, чтобы вспрыснуть удачное начало.
На другой день Харитина получила от мужа самое жалкое письмо. Он униженно просил прощения и умолял навестить его. Харитина разорвала письмо и не
поехала в острог. Ее теперь больше всего интересовала затея женить
доктора на Агнии. Серафима отнеслась
к этой комбинации совершенно равнодушно и только заметила...
Кочетов с удовольствием
ехал каждый раз
к своей больной и проводил здесь больше времени, чем было нужно. Тарас Семеныч встречал его умоляющими глазами, так что
доктору делалось даже совестно.
Всматриваясь в эту фигуру, вы узнавали в нем
доктора Розанова. Он сегодня
ехал со следствия, завернул
к Помаде, а тут поднялась кура, и он остался у него до утра.
— Хорошо, Лизавета Егоровна, буду думать, — шутливо ответил
доктор и
поехал крупной рысью в город, а Лиза с Помадою пошли
к дому.
Вечером, когда сумрак сливает покрытые снегом поля с небом, по направлению от Мерева
к уездному городу
ехали двое небольших пошевней. В передних санях сидели Лиза и Гловацкая, а в задних
доктор в огромной волчьей шубе и Помада в вытертом котиковом тулупчике, который по милости своего странного фасона назывался «халатиком».
Из рассказов их и разговоров с другими я узнал,
к большой моей радости, что
доктор Деобольт не нашел никакой чахотки у моей матери, но зато нашел другие важные болезни, от которых и начал было лечить ее; что лекарства ей очень помогли сначала, но что потом она стала очень тосковать о детях и
доктор принужден был ее отпустить; что он дал ей лекарств на всю зиму, а весною приказал пить кумыс, и что для этого мы
поедем в какую-то прекрасную деревню, и что мы с отцом и Евсеичем будем там удить рыбку.
Тут я узнал, что дедушка приходил
к нам перед обедом и, увидя, как в самом деле больна моя мать, очень сожалел об ней и советовал
ехать немедленно в Оренбург, хотя прежде, что было мне известно из разговоров отца с матерью, он называл эту поездку причудами и пустою тратою денег, потому что не верил
докторам.
Видя мать бледною, худою и слабою, я желал только одного, чтоб она
ехала поскорее
к доктору; но как только я или оставался один, или хотя и с другими, но не видал перед собою матери, тоска от приближающейся разлуки и страх остаться с дедушкой, бабушкой и тетушкой, которые не были так ласковы
к нам, как мне хотелось, не любили или так мало любили нас, что мое сердце
к ним не лежало, овладевали мной, и мое воображение, развитое не по летам, вдруг представляло мне такие страшные картины, что я бросал все, чем тогда занимался: книжки, камешки, оставлял даже гулянье по саду и прибегал
к матери, как безумный, в тоске и страхе.
Не имея полной доверенности
к искусству уфимских
докторов, мать решилась
ехать в Оренбург, чтоб посоветоваться там с
доктором Деобольтом, который славился во всем крае чудесными излечениями отчаянно больных.
Жрец Фемиды, обругав еще раз земскую полицию, отправился и через несколько минут прислал требуемое от него дело, а Вихров между тем, написав
к доктору отношение, чтобы тот прибыл для освидетельствования тела умершей крестьянки Анны Петровой, сам, не откладывая времени, сел в почтовую повозку и
поехал.
— Дарья, — зашептала она вдруг Дарье Павловне, — немедленно за
доктором, за Зальцфишем; пусть
едет сейчас Егорыч; пусть наймет здесь лошадей, а из города возьмет другую карету. Чтобы
к ночи быть тут.
— Тетя, тетя? Возьмите и меня с собой
к вам! — раздался голос Лизаветы Николаевны. Замечу, что Лизавета Николаевна прибыла
к обедне вместе с губернаторшей, а Прасковья Ивановна, по предписанию
доктора,
поехала тем временем покататься в карете, а для развлечения увезла с собой и Маврикия Николаевича. Лиза вдруг оставила губернаторшу и подскочила
к Варваре Петровне.
— Ну да-с, да! — произнес на это протяжно-укоризненным голосом
доктор. — Этого надобно было ожидать, — я вот тогда хотел
ехать к Валерьяну Николаичу, а вы, gnadige Frau, не пустили меня; таким образом малого, который, я убежден, был отличнейший господин, бросили на произвол судьбы.
— Ура, виват! — воскликнул
доктор и протянул руку
к не убранному еще со стола графину с водкой, налил из него порядочную рюмку и выпил ее. — Но ведь, Егор Егорыч, мне надобно сейчас же
ехать к Аггею Никитичу для нравственной поддержки, — присовокупил он.
— Да, честь прежде всего! Будь проклята минута, когда мне впервые пришло в голову
ехать в этот Вавилон! Дорогой мой, — обратился он
к доктору, — презирайте меня: я проигрался! Дайте мне пятьсот рублей!
Он служил где-то в полку и теперь приехал в отпуск
к своим, и говорил, что осенью
поедет в Петербург держать экзамен на
доктора медицины.
Далее супруги от напора гнева не в состоянии были говорить, и вскоре
доктор уехал в больницу свою, а Домна Осиповна
поехала к Меровой с великим желанием встретиться с Бегушевым.
Иван Иванович Ден послал
доктора рассказать все Антонию, а сам немедленно довел о происшествии с Николаем Фермором до ведома великого князя. А Михаил Павлович сейчас велел призвать
к себе Павла Федоровича Фермора и приказал ему немедленно
ехать в Варшаву и привезти «больного» в Петербург.
Он
поехал к приятелю, у которого был приятель-доктор. И с ним
к доктору. Он застал его и долго беседовал с ним.
Иван Ильич отошел, пошел
к себе, лег и стал думать: «почка, блуждающая почка». Он вспомнил всё то, что ему говорили
доктора, как она оторвалась и как блуждает. И он усилием воображения старался поймать эту почку и остановить, укрепить ее; так мало нужно, казалось ему. «Нет,
поеду еще
к Петру Ивановичу». (Это был тот приятель, у которого был приятель-доктор. ) Он позвонил, велел заложить лошадь и собрался
ехать.
Это воспламенило меня еще больше, и я решился сейчас
ехать к профессору Фуксу, который был в то же время
доктор медицины и начинал практиковать.
— Дети! Сейчас у меня был
доктор Ярхо и сказал, что у меня чахотка, и мы все
поедем к морю. Вы рады, что мы
едем к морю?
Съел волк желе, поцеловал своего милого волчоночка, нанял большую подводу, лег на нее вместе с комодом и
поехал к новому
доктору...
Рассердился волк и всех их в угол поставил, в каждый угол по одному волчонку, а пятого в пустую комнату запер. А потом нанял за 20 копеек извозчика и
поехал к новому
доктору. Но только и этот
доктор был тоже очень глупый человек и придумал такую вещь...
Прибежал товарищ, собрался народ, смотрят мою рану, снегом примачивают. А я забыл про рану, спрашиваю: «Где медведь, куда ушел?» Вдруг слышим: «Вот он! вот он!» Видим: медведь бежит опять
к нам. Схватились мы за ружья, да не поспел никто выстрелить, — уж он пробежал. Медведь остервенел, — хотелось ему еще погрызть, да увидал, что народу много, испугался. По следу мы увидели, что из медвежьей головы идет кровь; хотели идти догонять, но у меня разболелась голова, и
поехали в город
к доктору.
Доктор уходит, свеча тухнет, и опять слышится «бу-бу-бу»… Спустя полчаса
к избе кто-то подъезжает. Это господа прислали тележку, чтобы
ехать в больницу. Ефим собирается и
едет…
На следующее утро, когда
доктор с Ашаниным собрались
ехать на берег, старший офицер подошел
к Ашанину и позвал
к себе в каюту.
Соня. Не знаю, отчего это так долго
доктора нет. Я сказала Степану, что если он не застанет земского врача, то чтоб
поехал к Лешему.
Амбулатория у меня полна больными. Выздоровление Черкасова, по-видимому, произвело эффект. Зареченцы, как передавала нам кухарка, довольны, что им прислали «настоящего»
доктора. С каждым больным я завожу длинный разговор и свожу его
к холере, настоятельно советую быть поосторожнее с
едою и при малейшем расстройстве желудка обращаться ко мне за помощью.
Пришел домой и окончательно свалился. Брат
поехал в Петропавловскую крепость
к доктору Вильмсу и показал листок с моей температурой. Гаврила Иванович ахнул и всплеснул руками...
Папа, — взрослый человек,
доктор, отец большой семьи, — перед тем, как
ехать на практику, приходил
к дедушке и почтительно говорил...
От Мирона, которому он не верил, он
поехал в больницу
к Овчинникову. Получив здесь пилюли из белладонны и совет лечь в постель, он переменил лошадей и, не обращая внимания на страшную боль в руке,
поехал в город,
к городским
докторам…
— Вы спите? Вы спите? — спрашивал торопливо и сердито
доктор Старченко, зажигая спичку за спичкой; он был весь покрыт снегом, и от него веяло холодом. — Вы спите? Вставайте,
поедем к фон Тауницу. Он прислал за вами своих лошадей. Поедемте, там, по крайней мере, поужинаете, уснете по-человечески. Видите, я сам за вами приехал. Лошади прекрасные, мы в двадцать минут докатим.
На другой день утром
доктор видел, как жена фельдшера садилась в повозку, чтобы куда-то
ехать, и подумал: «Это она
к тетушке. Пусть!»
Не откладывая дела в дальний ящик,
доктор оделся, взял канделябр и
поехал к Ухову.
Вечером
доктор приказал заложить шарабан, чтобы
ехать к воинскому начальнику играть в винт. Когда он, в шляпе и в пальто, совсем уже готовый в путь, стоял у себя посреди кабинета и надевал перчатки, наружная дверь со скрипом отворилась, и кто-то бесшумно вошел в переднюю.
Когда на другой день, в два часа, я
поехал к княжне Баратовой, она лежала в постели, без памяти… с ней накануне сделалась нервная горячка. Лучшие
доктора были около больной.
На другой день рано утром, с первым отходящим поездом, Савин со своими секундантами и
доктором Гуараном выехали в Ментон. Приехав туда, они взяли экипаж и
поехали к назначенному месту.
— Да, уезжаю.
Доктор уверил отца, что мне это после болезни необходимо. Кроме того, отец давно хотел, чтобы я
поехал за границу и заехал в Париж,
к моему двоюродному дяде, которого он любит как родного брата. Теперь случай представился, я выхожу в отставку и
еду.
—
Поедем, Кудрин, и по дороге завернемся
к доктору и пришлем его сюда, — сказал Николай Павлович, и оба друга стали прощаться, как с Антоном Антоновичем, так и с только что вошедшими в кабинет Лидочкой и Натальей Федоровной, которым Антон Антонович рассказывал, как он был поражен, узнав в лежавшем у ворот их дома бесчувственном человеке, принятом им за пьяного, Василия Васильевича Хрущева.
Вернувшись
к себе в палату, Пашка сел на кровать и стал дожидаться
доктора, чтобы идти с ним ловить чижей или
ехать на ярмарку. Но
доктор не шел. В дверях соседней палаты мелькнул ненадолго фельдшер. Он нагнулся
к тому больному, у которого на голове лежал мешок со льдом, и крикнул...